Мелисса понимала, что здесь ей не от кого ждать сочувствия и сострадания. Да и разве оно ей было нужно? Она давно научилась проглатывать обиду на несправедливость жизни, убивая жалость к самой себе и идя дальше наперекор всему. Она никогда не задумывалась об этом всерьез, но она считала себя сильным человеком. Все что происходило с ней прежде только закаляло ее нрав, и каждый раз она находила в себе силы идти дальше и сражаться. При этом у нее всегда была странная роль анти–героини, и с сомнительным прошлым девушка всегда стремилась к чему–то большему, хотя выходило это у нее почему–то всегда не лучшим образом. На секунду ей показалось, что именно этим они были похожи с Мэттом, она плохо его знала и не знала, что заставило его взять на себя ту роль, которую он играл сейчас – роль предводителя Руки, но она уважала его выбор и цели. Позволив Мердоку помочь ей подняться, Голд отвернулась от безжизненного тела Паркера, больше не желая думать о случившемся, ведь о нем ей напоминала каждая капля крови, которой сейчас с ног до головы она была перепачкана и сама. Странно, но создавалось такое впечатление, будто даже несмотря на свою слепоту мужчина видит ее сейчас, и возможно даже глубже, чем мог бы увидеть другой человек простым взглядом. Однако он был прав не во всем.
– Я не ищу облегчения, Мэтт, я давно перестала его ждать. Все что я хочу – это правды и справедливости. Мне не нужны ответы, способные утешить мою скорбь и гнев, мне нужно лишь знать, кто и зачем это сделал, – она говорила так, словно еще минуту назад не рыдала над телом Питера, словно с той минуты слабости прошло уже столько времени, что оно позволило потушить бушующую в груди огненную бурю и с должным здравомыслием все обдумать. Но это было не так. Просто Мел знала, что иначе нельзя. – И я не собираюсь стоять и молча смотреть. В этом сражении и на твоей стороне, – твердо констатировала блондинка, тихо выдыхая.
От прикосновения Мердока по тонкой линии позвоночника девушки пробежали легкие мурашки. С ним она словно почувствовала непоколебимую волю мужчины, его спокойствие и отрешенность, а также уверенность. В чем? Это было не важно. Только сейчас Сонгберд ясно ощутила в себе что–то чужое, мрачное, сокрытое, но тем не менее подчиняющееся ей. Странные тени, отступающие перед стремящейся внутрь ее сущности руки воли слепого адвоката. А затем глухая боль, отразившаяся оглушающим ударом сердца в висках, после чего все словно ушло, и этим всем были именно те чувства, которые тяготили и испепеляли ее изнутри. Этому чувству было далеко до гармонии, но удивительное спокойствие поражало и немного пугало, подобно звенящей абсолютной тишине. Мелисса не понимала, чего лишилась и что сделал с ней Мэтт, но наверное, ей стоило быть благодарной.
– Мне не нужна власть. Почему-то никто и никогда не спрашивает у меня, что нужно мне? Я не собираюсь быть пустой марионеткой в руках какого-то бога, который с какой-то стати решил, что я буду его королевой, - со стороны ее слова были полны экспрессии, но говорила она их с несвойственной ей пренебрежительностью, словно ей было все равно, кто и что способен подумать на ее счет и счет того, на что она способна, а на что нет. Возможно, каждый здесь мысленно мог усомниться в том, что она выдержит, не сдастся, не даст поглотить себя пока еще неведомой ей темной сущности, но как же она мечтала не оправдывать надежд всех тех, кто чего-то ждал от нее.
– Я прошу одного, чтобы с его телом хорошо обращались и чтобы... Чтобы Морбиус ничего с ним не делал, иначе он поплатится за свое кощунство, - резко заявила Мел, в ее памяти еще стояла картина довольно потирающего руки вампира, и оставалось только с ужасом догадываться, какие желания грели его извращенную душу.